Старый словарь определяет значение слова: «Бретёръ – дуэлистъ, задира, драчунъ, ищущiй случая придраться для вызова на поединокъ». Конечно же, это в полной мере относится к тургеневскому герою.

Как я уже написала, в начале и конце повести изображены две дуэли, с одними и теми же противниками, но с таким разным исходом… И эти дуэли великолепно характеризуют Лучкова (не так давно писала о повести «Три портрета», антигерой которой носил фамилию Лучинов. Там, конечно, были явные аллюзии на Лутовиновых. Но случайно ли сходство здесь?)

Итак, первая дуэль. Зачинщиком её выступает, разумеется, Лучков, открыто оскорбляющий «русского дворянина немецкого происхождения» Фёдора Кистера. Скорее всего, решив, что молодой человек («очень скромный, образованный и начитанный») не способен дать отпор, Лучков нарочито коверкает его фамилию: «Здравствуйте, господин Кнастер» (кнастер - крепкий курительный табак), «Ну, как вы поживаете, господин Киндербальзам?» (киндербальзам - сладкая слабая спиртовая настойка, раньше употреблявшаяся как лекарство). Однако выясняется, что молодой корнет не намерен терпеть оскорбления: если первый раз он просто повернётся к «шутнику» спиной, то во второй раз уже сделает попытку осадить его («Я нахожу вашу шутку глупою и неприличною — слышите ли? глупою и неприличною») и на вопрос «Когда мы дерёмся?» — спокойно ответит: «Когда вы хотите…, хоть завтра».

Происходит неожиданное: «Лучков легко ранил Кистера и, к крайнему удивлению секундантов, подошёл к раненому, взял его за руку и попросил у него извиненья». Почему? Думаю, что бретёр понял, что встретил человека, который не станет терпеть его издевательства. И проникся уважением к нему, и даже вроде бы «подружился с ним». Другой вопрос, сколько может продлиться такая дружба. И снова на память приходит Пушкин:

Но дружбы нет и той меж нами.

Все предрассудки истребя,

Мы почитаем всех нулями,

А единицами — себя.

Лучков на какое-то время меняется… «Товарищей он оставлял в покое, к новичкам не приставал и хотя не расцвел душою, как предсказал ему Кистер, однако действительно поуспокоился». Но способен ли он измениться по-настоящему? И вот тут мне хочется поспорить с одним из моих комментаторов, написавшим: «И Маша и Кистер использовали Авдея и манипулировали им как дети - одна затеяла игру с огнём - "любит - не любит", открыто завлекала его, другой - с удовольствием любовался собой прекраснодушным и добродетельным. Они первые начали играть с Лучковым, а потом отшвырнули». Не согласна ни с «использовали» (для чего, интересно?), ни с «манипулировали», ни с «отшвырнули».

Мне кажется, что Кистер стремился, в первую очередь, «заставить Лучкова выйти наконец из своей роли», и делал он это вовсе не из желания «любоваться собой». Тургенев не один раз подчеркнёт, что перед нами человек, «бескорыстно и добродушно занятый мечтами, а потому снисходительный и не самолюбивый», стремящийся пробудить в озлобленном бретёре лучшие чувства (вспомним, что по-настоящему хорошие люди и в других отмечают лишь хорошие черты). И Тургенев укажет: «Любящее сердце Кистера оттого именно и привязалось к Авдею, что все другие его чуждались. Но добрый молодой человек не знал сам, как велика его доброта».

Когда он замечает интерес Маши к Лучкову, ему тяжело, но он старается не выказывать своих чувств, хотя сам искренне любит девушку. Именно поэтому ему так тяжело слышать циничный рассказ бретёра (вспомним: «был оскорблён не самим признанием, но грубой небрежностью Авдея, его равнодушным и презрительным отзывом о Маше»), и так переживает он именно потому, что чувствует и свою вину: «Он в состоянии, пожалуй, оскорбить её. После сегодняшнего дня я ни за что не отвечаю… А не сами ли вы, господин Кистер, его расхваливали и превозносили? Не сами ли вы возбудили её любопытство?»

Но даже сейчас он не решается открыть Маше глаза на её «избранника» («Какое право имею я вмешиваться в чужие дела, в чужую любовь? Почему я знаю, какого рода эта любовь? Может быть, и в самом Лучкове…»). И позволяет себе сказать только: «Будьте счастливы… прощайте… берегитесь…» И Маша вспомнит его слова во время свидания.

Да, после объяснения с Машей приятельские отношения Лучкова и Кистера прекратятся, но разве это Кистер «отшвырнул» бретёра? Строки из его письма: «Со дня вашего последнего посещения (то есть в течение трех недель) вы мне не кланяетесь, не говорите со мной и как бы избегаете моей встречи… Вам угодно было прекратить наше знакомство». Кажется, всё ясно.

Если же говорить о Маше, которая «затеяла игру с огнём», «открыто завлекала» Лучкова… Тургенев ясно напишет: «Она принимала его за человека необыкновенного и робела перед ним, волновалась, воображала, что не понимает его, не заслуживает его доверенности; безотрадно, тяжело — но беспрестанно думала о нём». Снова перед нами так часто встречающаяся в русской литературе ситуация – любовь (правда, в данном случае, мне кажется, ещё не любовь, а предшествующий ей интерес) не к какому-то конкретному человеку, а к созданию своей мечты). Ей интересно понять его: «В Лучкове было что-то загадочное для молодой девушки: она чувствовала, что душа его темна, "как лес", и силилась проникнуть в этот таинственный мрак… Так точно дети долго смотрят в глубокий колодезь, пока разглядят наконец на самом дне неподвижную, чёрную воду». Эту «неподвижную, чёрную воду» (а по сути – пустоту) она разглядит на свидании…

Так «отшвырнула» ли Лучкова? По-моему, он сам своим резким порывом заставил её отшатнуться. Сначала – равнодушным ответом «Случалось» на вопрос, правда ли, что он «уже не одного человека убил» («"Вот этой рукой…" — прошептала она»). А затем – откровенной грубостью: «Чего же вы боитесь? велика важность? Ведь между нами уже всё… того… Ну, полноте!.. что за глупости? это только так…» Будем ли мы удивляться её испугу? Да, Лучкова обидит её необдуманное упоминание, что он «не понимает по-французски», но в тот момент Маша просто не поняла, что её слова могут быть приняты за оскорбление.

И вызов на вторую дуэль… Литературоведы (в частности, И.Н.Розанов) уже указывали на литературного «потомка» Лучкова – чеховского Солёного из «Трёх сестёр», который убьёт на дуэли счастливого соперника (очень интересно, что и здесь жертва будет носить немецкую фамилию - Тузенбах, хотя и скажет о себе: «Я русский, православный, как вы. Немецкого у меня осталось мало, разве только терпеливость, упрямство, с каким я надоедаю вам»). А ещё задолго до этого заявит: «Насильно мил не будешь, конечно... Но счастливых соперников у меня не должно быть... Не должно... Клянусь вам всем святым, соперника я убью...» Кстати, и «бретёром» Солёного будут называть.

А Лучков придёт со своим вызовом не сразу, как будет отвергнут Машей, а получив письмо Кистера с извещением о предстоящей женитьбе: «Я сделал предложение Марье Сергеевне Перекатовой и получил её согласие, а также и согласие её родителей». Он тоже не посчитает нужным смириться с тем, что у него есть счастливый соперник.

Я не буду перечислять и разбирать его обвинений, скажу лишь, что поведение бретёра не слишком достойно – недаром Кистер, не выдержав, скажет: «Вы, кажется, ругаетесь после вызова. Извольте идти. Мне за вас совестно».

И роковой поединок, закончившийся гибелью ещё недавно такого счастливого Кистера, и то, что стреляет Лучков первым, не дав противнику дойти до барьера, - всё, естественно, свидетельствует не в пользу бретёра. И очень интересны почти заключительные строки: «Авдей подошёл к убитому. На его сумрачном и похудевшем лице выразилось свирепое, ожесточённое сожаление…» О чём это сожаление? О несправедливо загубленной молодой жизни или о самом себе? Каждый, наверное, решит по-своему.

Но думается, что своей ранней повестью Тургенев вынес суровый приговор эгоисту, действующему лишь по своей прихоти и не считающемуся с чувствами окружающих.

Все изображения взяты в чисто иллюстративных целях и с повестью Тургенева никак не связаны.

Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале

"Путеводитель" по тургеневскому циклу здесь

Навигатор по всему каналу здесь